Глава из книги Гэбриела Бирна "Pictures in my head", написанная в форме дневника.

3 февраля

Поезд остановился посреди леса. Взвизгнул тормозами, встал на запасном пути и затих. За окном с ветвей пихт осыпался снег. Вокруг бело и тихо.

Потом в мое купе зашли люди. Жестами предлагают мне хлеб, сыр, вино. У них обветренные славянские лица. Они смотрят на меня с любопытством. Улыбаются, кивают: "Чух-чух, капут?". Они переглянулись и повторили - "Чух-чух". Засмеялись.

Наконец поезд тронулся. К моменту прибытия я был уже пьян. Несколько часов мы пели, смеялись, объяснялись, разыгрывая пантомимы, делились друг с другом содержимым наших бутылок. Когда мы вышли на платформу, холод охватил нас. Мы обнялись, как старые друзья.

"Да, я наведаюсь к вам!" – "Вы просто обязаны заглянуть ко мне в гостиницу!" – все сказали в один голос.

Гостиница – сплошное разочарование: стеклянный ящик без воздуха. Жесткие односпальные кровати. Все вокруг коричневое, только разных оттенков. Приступ клаустрофобии разыгрывается у меня даже рядом со стойкой портье. Все время повторяю себе, что в большинстве гостиниц начинаешь чувствовать себя уютно лишь спустя несколько дней, когда обживешься и освоишься. В конце концов, номер у меня с видом на море, и на горы впридачу. Завтра при свете дня все будет по-другому.

Я заказал чай с молоком. Через полчаса мне принесли йогурт и апельсиновый сок.

Я очень устал, но все же чувствовал, что заснуть не смогу. Меня беспокоил этот фильм. А еще я тревожился об М., которой все не становилось лучше. Они пытаются сделать вид, что болезнь не прогрессирует, но мы знаем, что это только вопрос времени.

6 февраля

Сегодня состоялась встреча, на которой обсуждался сценарий. Собралась вся команда, англичане и американцы – кроме А., нашей звезды. Он должен приехать завтра. У него репутация "трудного" человека; т.е., возможно, он не позволяет студийным боссам и продюсерам садиться себе на шею.

Мы все собрались в баре. Представляемся друг другу: сначала называем собственные имена, потом имена своих героев. Сидим за столом. Рядом чашки с кофе. Разговор натянутый и вежливый. Я сижу рядом с Х. Она выглядит точно так же, как на экране, только старше и более худая. Она на кукурузной диете, и чавкает поп-корном, который достает из сумки, стоящей перед ней на столе. В сценарий внесены изменения, и нам выдают страницы желтого цвета с новыми диалогами. Затем появляется наш Режиссер. Он высокий, ему около шестидесяти, на нем шляпа с мягкими полями и тугие синие джинсы, одетые поверх ковбойских сапог; он хочет, чтобы мы все вместе прочли сценарий: "Я просто хочу послушать слова, никакого представления, окей?". Но хоть мы и начали читать без всякого выражения довольно скоро стали "играть", придавая смысл каждому слову.

Молодая красивая актриса, блондинка с зелеными глазами расплакалась, произнося свои реплики. На нее никто не смотрел, но когда она закончила, то выглядела так, будто в ее честь раздались аплодисменты.

Когда до меня дошла очередь, я так нервничал, что не дал закончить другому актеру. Та часть актерской профессии, к которой я никак не привыкну: эти первые мгновения, когда ты перестаешь быть собой и становишься персонажем, которого играешь. Я читаю свои реплики с листа спокойным, ровным голосом, но затем – это происходит помимо меня – начинаю вкладывать в слова чувства и мысли; теперь я тоже играю. После мы аплодируем друг другу и автору, который поерзал в кресле, посмотрел на пол и сказал: "Спасибо, ребята".

9 февраля.

Съемки еще не начались. Продолжает идти снег. Напряжение между нами исчезло; и постепенно становится ясно, кто что из себя представляет.

Сегодня вечером в ресторане отеля состоялась импровизированная вечеринка. Р., актер из Лос-Анджелеса, танцевал на столах как Кармен Миранда, обвязав скатерть вокруг талии и держа на голове вазу с фруктами. Мы все хлопали и пели как дети, особенно продюсер, который все кричал: "Еще, еще!"

Я подружился с Н. – она главный костюмер. Ей около пятидесяти. Это всего лишь пятый фильм в ее жизни. Она рассказала мне, что ее муж был писателем, которого обвинили в связи с коммунистами во времена маккартизма. Ее просили свидетельствовать против него. Она отказалась. Целых тридцать лет они не работали в Голливуде. Но она, похоже, ни о чем не жалеет, только испытывает ностальгию по своей голливудской юности, когда ей приходилось работать с такими великими актерами как Боги (Хэмфри Богарт – А.Б.) и Гэйбл. А муж вернулся в шоу-бизнес? - спросил я. Да, - ответила она, - но не в кино, а на телевидение. "Теперь я нечасто с ним вижусь. Мы расстались спустя два года после процесса". Я сказал, что мне жаль. "Се ля ви", - ответила она и рассмеялась.

10 февраля.

Сегодня, когда я сидел в баре, туда вошла В. Красота этой девушки меня поражает. Она спросила, можно ли ко мне присоединиться. Курила, не переставая. Мы немного поговорили. Затем она замолчала. Потом начала плакать. Я обнял ее. Она спрятала лицо в ладонях. Я попытался отвести ее руки, но не смог. Так что я просто сидел, а она плакала, прислонившись ко мне. Она поведала мне между рыданиями, что режиссер только что сообщил ей, будто бы она была далеко не первой претенденткой на эту роль; и что две актрисы, которым ее предлагали, отказались сниматься. Я сказал ей, что все не так плохо; многие актеры получают роли подобным образом. Я старался быть убедительным, но казался фальшивым даже самому себе. Я знал, что она чувствует. Ей придется прожить съемки целого фильма, зная, что каждый день, когда она приходит на съемочную площадку, режиссер и продюсеры думают о ней, как о второсортной артистке. Я сказал ей, что у Режиссера есть власть, а потому он манипулирует людьми. Она не должна допустить, чтобы его высказывания уничтожили ее веру в себя. "Я знаю, о чем говорю", - сказал я. Она мельком глянула на меня, и снова отвела взгляд.

14 февраля.

В соседнем номере Р. без конца слушает записи Ry Cooder. Девушка с красными волосами, которая знает пять языков и работает в гостиничном баре приходит к нему почти каждую ночь. Они занимаются любовью и мешают мне спать. Это просто мучение: лежать в темноте и все слушать, пытаясь не слышать. Может, у нее есть сестра!

18 февраля.

Р. спросил меня сегодня, не дать ли мне послушать его диски Ry Cooder. Я ответил, что все их уже слышал! Тогда он спросил, не нужно ли мне что-нибудь еще? "Да, - сказал я, - попроси Хельгу как-нибудь вечером заглянуть ко мне". Он засмеялся и сделал глаза в кучку. Его отец – известный продюсер, так что он провел очень привилегированное детство в Лос-Анджелесе.

Мы очень неплохо с ним ладим. Я очарован им и его рассказами о детстве в Голливуде. Он все время нюхает кокаин. Как он на него подсел, спросить не решаюсь. Однажды он предложил и мне попробовать. Мне и так проблем хватает! Он говорит, что для секса это просто изумительное средство, что после этого можно заниматься любовью часами.

"Охотно верю", - сказал я.

20 февраля.

Я здесь почти три недели. Но все еще не снимался. Я уже прочел все книги, которые привез с собой, и теперь выпрашиваю у всех карманные издания в мягких оболожках.

А., наша звезда, со всеми очень мил. Но он и Режиссер не очень искренни в своих чувствах, так как девочки-гримерши рассказали мне, что сегодня на площадке А. назвал Режиссера засранцем. Гуляли сегодня на холмах вместе с Ю. Там очень красиво.

Около двухсот солдат в полоном обмундировании, с ружьями через плечо, строем и очень быстро перешли гору на лыжах, в полной тишине. Мы стояли и смотрели до тех пор, пока они не скрылись из вида. Она сказала: "О Господи, ты в это веришь?", и плюхнулась на снег, как мешок с картошкой.

23 февраля.

Сегодня Р. спросил: "Можно я скажу тебе кое-что личное?", и я сказал – "Конечно". Он попросил меня не обижаться, мол, у меня хорошее лицо; но надо что-то делать с этими морщинками вокруг глаз. Я спросил, что он имеет в виду, и он ответил, что знает одного парня в Лос-Анджелесе, который может оказать мне эту услугу.

Ему всего 21 год; если он не выбросит все это из головы, сказал я ему, то к сорока годам наживет себе неприятности. Позже он извинился. "Забудь",- сказал я, но повторил, что в голове у него куча дерьма; и он согласился.

24 февраля.

Сегодня наконец я начал работать. Снят короткий эпизод без слов. Тем не менее, лед тронулся.

Нас пригласили в номер к А. для того, чтобы отрепетировать большую сцену в поезде. А. сам открыл дверь. Он был в одной рубашке, без брюк. Мы сели вокруг стола. А. явно был пьян. Режиссер сел на диван. А. говорил, а Режиссер слушал, со всем соглашаясь. В конце концов А. спросил: "Зачем нам вообще нужна эта сцена? Все то же дерьмо собачье между мной и этим, как его там… Все это уже было в предыдущей сцене. Кому это надо?" Режиссер согласился и предложил сцену убрать. Потом А. завел разговор о своей бывшей жене, которая надавала ему по яйцам и обобрала до нитки. "Эта сука", - сказал он, и расплескал свою выпивку. Мы все знаем его знаменитую жену, и слушали как зачарованные; пока я внезапно не вспомнил, что он только что убрал из фильма одну из лучших сцен с моим участием; и почувствовал, что этот парень, которому закон, похоже, не писан, начинает мне не нравится.

Я понимал, что сегодня возражать бесполезно, но впредь он не будет мной помыкать. Я поговорю с Режиссером.

Когда мы уходили, А. был совершенно пьян. Он бормотал что-то о бывшей жене и коммунистах; и все время повторял: "короткая дорожка, слишком короткая" – уж не знаю, что бы это могло значить. Мы отнесли его в спальню и положили на кровать.

25 февраля.

Отношения между А. и Режиссером накалились до предела. В разгар репетиции Режиссер сказал А.: "Не могли бы вы прибавить скорость?" А. устроил целое представление: огляделся вокруг, пошарил за креслами. После чего сказал: "Не заметил, что затормозил", и удалился с площадки. Мне было жаль Режиссера.

Вскоре А. вернулся. Он был, как обычно, полностью расслаблен. Тем временем, Режиссер сидел в кресле, плюхнувшись прямо на страницы со сценарием. Когда А. пришел, он встал и продолжил работу. "Достанется же Режиссеру!" – прошептала В. А. улыбнулся Режиссеру: "Ваша проблема в том, что вы поклонник актерской школы Джона Гилгуда". Никто не понял, что он имел в виду.

27 февраля.

Сегодня я поговорил с Режиссером. Сцену в поезде вернули. Победа!

28 февраля.

Режиссера уволили. Никто не знает, в чем дело, но В. позвонила мне со съемочной площадки, чтобы сообщить новость. Не могу в это поверить.

28 февраля, позже.

Наш Режиссер не уволен! Наоборот, это он со скандалом ушел со съемок, сказав, что не вернется, пока не услышит от А. извинений. Все это выше моего понимания. Случиться может все, что угодно. В баре я встретил А. Он был очень дружелюбен. Показал мне фотографии своих детей и скаковой лошади. Спросил, знаю ли я Fairyhouse и Punchestown (ипподромы – А.Б.). Сказал, что я не настоящий ирландец, раз не люблю лошадей. Его новая жена любит лошадей. Любит их больше, чем людей. Она ненавидит шоу-бизнес, готова торчать возле проклятых лошадей целыми днями. "А я что с этого имею?" – спросил он.

2 марта.

Режиссер вернулся. Съемки продолжили, как ни в чем не бывало. Никто не знает, были ли принесены извинения. А что там со сценой в поезде?

4 марта.

Погода стоит ужасно холодная. Теперь мы работаем по 12-14 часов в день. Все очень возбуждены. Кажется, ничто больше не имеет значения. Дело движется медленно из-за погоды. Мы сильно выбились из графика.

12 марта.

Мы взяли напрокат машину и поехали за город. Только В. и я. Мы пообедали в старой гостинице. К нашему столику подошел скрипач и сыграл для нас серенаду. В основном, говорила она. Сказала, что ей противно сниматься в постельных сценах с А. Он отказался даже обсуждать их с ней, посоветовал расслабиться – он обо всем позаботится. Для баб это просто – ложись и все. Какое разочарование, - сказала она, - восхищаться кем-то много лет, как она восхищалась А., а потом столкнуться с ним в работе, и понять, что он отвратительный пьяница, которому на все наплевать.

Мы пошли прогуляться, перешли деревянный мост и остановились перед водопадом. Сели там и долго болтали. Она сказала: "Я бы руки на себя наложила, если бы не ты. Умерла бы, если бы ты здесь не снимался".

14 марта. А. отказывается сниматься обнаженным в постельных сценах с В. Это прописано в его контракте: ниже груди не снимать. Для съемок в этой сцене он надел три пары рейтуз. В. совершенно справедливо поинтересовалась, почему это она должна раздеваться, а он нет?

"Ты его тело видела?" – спросила одна из девушек. – "Оно мерзкое, непропорциональное. Ноги короткие, спина длинная. И эта огромная отвислая волосатая задница, как у обезьяны". Они все засмеялись. ""А брюхо, фу! Вот такущее" – и она обвела руками большой круг.

В. пришлось лечь голой спиной к камере. На ней не было ничего, кроме маленьких трусиков. Режиссер сошел с ума. Он стал говорить, притворяясь ею: "О, конечно, я сниму одежду, конечно, сниму одежду". "А когда настанет время, она наденет эту штуку". Эту штуку! И он щелкнул резинкой ее трусиков.

Я остановил его: "Как вы смеете обращаться с ней подобным образом? Она актриса, а не животное!".

16 марта.

Ходят слухи, что весь наш фильм – просто отмывание денег.

17 марта.

День Святого Патрика. В моей комнате играет "Planxty" и стоит бутылка вина. Все меня поздравляют.

24 марта.

У А. и В. – роман. Я не могу в это поверить. Р. рассказал мне об этом. Уверяет, что это правда. Все знают. "И давно?", - спросил я. Ну да, он думает, уже некоторое время.

Три недели спустя начались финансовые проблемы, и фильм так и не закончили. Сходство персонажей с кем-либо из ныне живущих или покойных полностью умышленно.

Перевод Аллы Брук